Леденящие стены. Спят в одежде. Каждый шорох слышнее гула. Она в нём кажется утонула. Её ведут конвоиры В камеру, где их сорок четыре. Мир сузился до мороза по коже, но сознание шире.
Страх до самого нутра охватит. Двухэтажные металлические кровати. Скрипят ржавчиной, скрежет достаёт До самого исступления, выкручивает до дна. Застилает глаза слезами, и вот падает одна На пол, куда её и швыряют как конченую собаку. И нет сил ввязаться в драку.
От боли всхлипнет, кажется сломана ключица, Она смотрит на них, и туман сквозь ресницы. У зверей бывают человечьи лица. «Не плачь, девочка, ты же сильная, знай, Я рядом, когда кажется, что уже край. Всё только начинается. Ломаное не ломается. Убитое не убивается».
Она думает, что Господь с ней говорит, Он сейчас не спит и громко молчит... Ей на ухо шепчет о ветрах, полях, Одуванчики в волосах, И стирает страх
Перед завтрашним днём всё сплошным ненастьем, Ссадины, подтеки от наручников на запястьях. В этой власти
Стен четырёх без вины виноватые, У кого провожатые всхлипывают поначалу, А потом уходят чужими кораблями с причала. «Ты не плачь, детка, все будет хорошо я узнавала», - Шепчет женщина с соседней шконки. А ей так хочется подложить картонки
Под матрас, чтоб не спать на железных прутьях. Мысленно об стену бьёшься на перепутье, И вспять не вернуть Время, когда подставляли, Их души заживо умирали, Но не хоронили, они дальше жили, Но прогнили.
Разговаривают о мёртвом как о живом, Превращая в её новый дом Четыре стены, вросшие внутрь души, Где боль стало самим естеством. Мы грешим. Да, Господи, все мы не святые. Под дождём проливным не горят мосты, Где у каждой в глазах, где не глянь кресты
Их предавших, когда-то зонтом укрывавших. И теперь этот путь по окружной под конвои, Где еда как помои. Она думает: «Боже, я хоть чего-то стою?»
Где с пеной у рта медицинской помощи добиваешься, А потом от неё же в саму немощь превращаешься. И ты ждёшь, все ждёшь письма от родных, И посылки, где меняют содержание их, Кормя остатки своих душ пустых.
Она читает Евангелие, Библию всуе, И вообще всё, что давно интересует. Что развивало бы душу, но время сжирает, Проблемы мегаполиса шрамами оставляет. Где проблемы все сужаются до одной, Как скорее выйти отсюда домой.
Где ей снится умершая в восемь лет мать, Что по камере будет шагать. Остановится посередине. Её материнское сердце Откроет камеры дверцу, Силой мысли прогнившую от петель. «Тебя выпустят, милая, дождись апрель». А отец, что кричал ей: «Ты мне больше не дочь» Обнимает как в детстве её точь в точь. Как когда-то в детстве точь в точь.